— Послушай! Пошли отсюда. Не нравится мне это место.

— Вернёмся к тендеру. У меня тоже на душе не спокойно.

Даём понять нашему проводнику что уже поздно и нам пора возвращаться. Он кивает и устало пускается в путь, ведя нас другой дорогой.

— Разве мы не должны возвращаться туда?

— Возможно он хочет показать нам всю панораму.

Однако он просто тянул время, чтобы его дружки могли закончить кое какие делишки.

Тендер мы нашли на том же месте, где оставили его, но исчезли непромоканцы, вёсла, якорь и швартовый конец. На замке, блокирующем подвесной мотор на корме, тоже следы попыток срезать его. Все исчезли Наш гид бормочет какие то извинения и тоже исчезает. Мы спускаем тендер на воду и направляемся к лодке с чувством горечи и полные новых опасений.

— А если они забрались на борт в наше отсутствие?

Уже много лет мы не закрываем лодку на замок, ещё и потому, что простой замок — не очень надёжная защита от злоумышленников. Лучше доверяться чувству гостеприимства людей, которые обычно чем беднее, тем благороднее и даже в мыслях не держат обворовать нас. Ведь если разобраться, мы обладаем большим количеством бесполезных вещей.

Пятнадцать минут уходят, чтобы добраться до лодки и убедиться, что беспокойство было напрасным. На борту всё в порядке.

— Ну да, мы слишком далеко от берега. Они не осмелились бы забраться сюда.

— Всё равно, завтра уходим.

— Сначала нужно починить риф шкентель и зашить грот.

Поднимаем тендер на борт, уложив его на баке между мачтой и релингом. Подвесной мотор крепим на его кронштейне. Тем временем солнце в блеске лучей погружается в неспокойное море.

— Смотри как дует!

— Пусть продуется, нам ещё минимум день понадобится чтобы закончить ремонт. А пока мы здесь, можем быть спокойными.

Проводим вечер за шитьём устроившись на диванах в каюте, заваленные парусиной грота, который мы затащили внутрь для ремонта.

— Да уж! Пока Мозамбик — сплошное разочарование. Будем надеяться, что не везде так.

— Да нет. Первое впечатление всегда самое неприглядное.

Это случилось в прошлой кругосветке на «Веккието». После десяти дней плавания с Фиджи мы пришли на Соломоновы острова, архипелаг затерянный в Тихом океане, населённый аборигенами меланезийской расы, то есть чёрными, словно уголь. Мы подошли к первому острову ближе к вечеру, вошли в лагуну и собирались бросать якорь, как к нам подошла пирога в десятком аборигенов на борту, абсолютно чёрными и практически голыми. У них были красные от бетеля, который они продолжали постоянно жевать, губы и чёрные полуистертые зубы, ещё чернее чем кожа.

Один из них пытался что-то сказать нам, мы не понимали. Он повторял и жестикулировал всё больше возбуждаясь. Нас обуяла паника, мы подняли паруса и собрались уходить.

Собиралась гроза, но нам она казалась менее страшной чем эта агрессивная шайка. Мы шли всю ночь и в середине следующего дня прибыли на другой остров… где нас встретила другая пирога с такими же чёрными и странными людьми. Во второй раз они казались уже менее страшными. Мы остались на месяц, время достаточное, чтобы понять, что местные аборигены самые милые и гостеприимные в мире.

Продолжая болтать, вороша воспоминания, мы зашивали парус. Перед сном я вышел на палубу. Воздух прозрачный и тёплый. Небо снова чёрное. Иду на бак проверить якорь и сразу замечаю, что что-то не так. — Лиззи! Лиззи! Тендер пропал!

— Как пропал. Упал?

— Невозможно. Он был привязан.

Возвращаюсь бегом на корму, Лиззи выходит с двумя фонарями.

— Упал?

— Невозможно. Его украли.

Оглядываюсь вокруг, осматриваю корму и вижу подтверждение своим подозрениям: подвесной мотор тоже исчез со своего места.

— На, возьми фонарь.

Безрезультатно шарим фонарями по взволнованной поверхности моря. Ничего не видно.

Тендер исчез и ничего нельзя поделать.

По правде говоря, перед закатом я видел местную лодку, она бросила якорь в миле от нас и просто стояла, люди ничем не занимались. Может это были они? Дождались темноты, чтобы втихаря подойти, забраться на борт и сбросить тендер на воду. Свист ветра, стук фалов по мачтам и прочие шумы заглушили всё.

Я в растерянности и напуган. Ночь тёмная и ветер свистит. Представляю себе шайку грабителей с криками поднимающихся на борт с претензией на свою часть благосостояния.

Что можно сделать, чтобы защититься.

— Забаррикадируемся внутри. — предлагает Лиззи.

— Да ладно. Не будем смешить людей. Одно дело украсть что-то тайком и совсем другое напасть. — говорю я, но сам не очень в этом уверен.

Ночь проходит полная кошмаров и подозрительных звуков на палубе. Поскрипывает фал, качается гик и что- то ещё, что так и остаётся неопознанным.

На рассвете море пустынно. Земля далеко и мы без тендера не можем уже сойти.

Принимаемся шить паруса, проклиная судьбу и воров живущих на этих берегах. Тем временем восходит солнце и море под его лучами светлеет, становится голубым, полным золотых отблесков. И постепенно уныние проходит, пока мы под его ласковым теплом, один с одной стороны паруса, другая с другой, пропускаем иглу через парусину, втыкая и вытаскивая её бесконечное количество раз. Хорошо, у нас нет больше тендера. Мы заперты на борту и эта шутка нам дорого обойдётся. Но море, небо и всё что нас окружает, стоят гораздо больше.

На закате мы готовы и выбираем якорь.

— На этот раз идём без остановок.

23. В море грязи.

Идём очень осторожно. Взгляд прикован к барометру а уши к радио, которое постоянно включено. Два раза в день, в восемь утра и в шесть вечера слушаем что-то вроде метеосводки, которую передаёт английский радиолюбитель из Кении. Энтони — так его зовут, получает метеокарты с американского спутника, расшифровывает их и передаёт для таких как мы, тех кто в море: направление ветра, скорость, прогноз на последующие часы и, самое главное, циклоны. Если в зоне будет формироваться циклон, Энтони определит его, вызовет нас по радио, предупредит об опасности, даст координаты и данные его траектории.

С этого момента у нас будет двадцать четыре часа, чтобы укрыться где-нибудь и подготовиться.

В интервалах между сводками я наношу на карту наши координаты и готовлюсь к худшему, изучая морфологию берега: бухта Де Мокумба Да Прая, бухта Монтепуэз, бухта Перно Велозо, порт Антонио Енез. Пока берега проплывают на расстоянии видимости в сорока милях по правому борту, я изучаю особенности тех мест, что мы проходим. Бухты, дельты рек, цепи островов, невидимые за горизонтом, которые мы возможно никогда не увидим, но в случае необходимости должны быть в состоянии добраться до них в кратчайшее время, чтобы укрыться от шторма.

Идеальным укрытием в случае циклона могло бы быть русло реки. В небольших притоках часто можно швартоваться прямо к мангровым деревьям, заросли которых создают защиту, отражают ветер. Но нужно иметь достаточно времени, чтобы войти в реку прежде чем начнётся светопреставление. Беда если циклон застанет на полпути при подходе к берегу. В лоциях говорится о двадцатиметровых волнах, которые начинаются обрушиваться в пяти милях от берега, о ветрах, которые поднимают в воздух кокосовые орехи и швыряют их словно ядра, со скоростью двести километров в час. Инструкции говорят, что с палубы необходимо убрать всё что не прикручено болтами: навесы, верёвки, паруса, фалы, всё что способно подняться в воздух и может быть сорвано и превратиться на ветру в сумасшедший хлыст. В экстремальных случаях советуют закрыться внутри и надеяться на судьбу или оставить лодку и укрыться в какой-нибудь яме, как это делают обитатели островов, где циклоны частое явление.

И пока я думаю обо всём этом, лодка спокойно идёт солнечным днём. Море взволновано, но не очень, волны синие, небо голубое. В такой день не верится во все эти страхи. Трудно поверить, что это чистое небо может превратиться в ад.