Женщины возбуждены и толпятся возле пинцета, чтобы лучше видеть, хлопают меня по спине и что то говорят, наверняка хотят сказать: «Видишь, у тебя получилось!».
Я ошеломлена больше них. Принимаюсь снова шарить в ране — кто его знает — но, к большому разочарованию моих старушек, на этот раз ничего нет и можно дезинфицировать и перевязывать. Снова накладываю мазь, стерильную марлю и забинтовываю колено безупречной повязкой.
Когда женщины поднимают матерчатый полог, открывая мне выход, ослепительное солнце бьёт в глаза. Должно быть уже полдень, потому что оно стоит высоко. Карло со стариком идут к нам.
— Наконец-то, мы уже дошли до двадцати чашек. Ещё одна и мой желудок лопнет.
— С моим тоже были кое какие проблемы!
Женщины рассказывают о том что произошло и гордо показывают осколок стекла, извлечённый из раны. Мужчина держит руку перед лицом, защищаясь от солнца. Подходит ко мне убирает руку и показывает глаза покрытые катарактой. Показывает на солнце, ветер и мои очки: ему нужно что-нибудь наподобие. Показывает также на глаза своих подруг, которые, в свою очередь укрываются от света рукой и куском покрывала. У всех у них катаракта и всем им грозит слепота. Причина тому солнце, ветер и отсутствие лечения.
Пытаюсь объяснить, что тут мы не можем ничего сделать, что необходима операция.
«Hospital, hospital.»
Конечно, я осознаю бесполезность своих слов. Эти старики никогда не покидали берегов своего залива. Самое дальнее место, где они были — верблюжье пастбище. Естественно они не знают как найти клинику, как вести себя после выздоровления, и даже если бы знали, у них нет денег не на дорогу не на операцию.
Ограничиваюсь тем, что достаю из сумки пузырёк глазных капель и рекомендую закапывать несколько капель каждое утро. Они уходят довольные, но это только обман. Не знаю сколько ещё жителей деревни в таком состоянии, но этим трём пузырька капель не хватит даже на неделю и их действие будет мало чем отличаться от действия чистой воды в их глазах сожжённых пустыней.
2. Красное море
Берега Красного Моря не очень многоцветны, но они самые красивые в мире. На закате солнце, когда прячется за дюны, высвечивает оттенки фиолетового, жёлтого, тёмно-зелёного, это симфония цвета, которая очаровывает. Мы сидим и смотрим на эти берега, эти краски.
Днем наблюдаем за крабами и скопами, плаваем в самом нетронутом в мире море среди рыбьих стай, кальмаров и кораллов, в воде прозрачной как в аквариуме.
В этой северной части Красного моря всегда дует ветер, и его песнь сопровождает нас день и ночь. Немного грубая ласка, которая не прекращается ни на минуту и пахнет раскалёнными на солнце камнями и пустыней. Когда мы идём, он нам помогает, потому что дует всегда с севера на юг и толкает нас в корму, удаляя от Средиземного моря и приближая к Индийскому океану. Но когда стоим недалеко от берега, ветер несёт едва ощутимую мелкую пыль, которая оседает на лодке покрывая всё.
«Barca Pulita» стоит посреди лунного пейзажа. Берега пустынные и безлюдные. Чёрные холмы. Пустое море. И посреди этой пустоты наша лодка это всё что у нас есть: дом, убежище, родина. И её тёплое нутро, это место где можно расслабиться и оставить снаружи чувство бесконечного одиночества которое исходит от этих мест.
Однако каждое утро мы оставляем своё убежище и отправляемся исследовать берега пустыни.
— А если сломается подвесной мотор? Как мы вернёмся на лодку? — Ветер унес бы нас в открытое море, совершенно пустынное, где на сотни миль можно никого не встретить.
Теперь мы лелеем подвесник, как если бы он был третьим членом нашего экипажа.
— Ты проверил свечу?
— Конечно, и даже взял запасную канистру с бензином.
— А вёсла?
— Я взял четыре.
Четыре весла вместо двух, длинный конец и якорь, чтобы быстро зацепиться в случае необходимости за рифы — коралловые образования, которые разбросаны здесь повсюду — это некоторые предосторожности которые мы предприняли из страха быть унесёнными в море.
И как последнее средство, всегда берём с собой по паре ласт, если вдруг не получится вернуться на вёслах, есть возможность бросить тендер и добраться вплавь. Может показаться странным, что вплавь двигаться легче чем на вёслах, но на самом деле надувной тузик с двумя человеками на борту на ветру парусит намного сильнее, чем пловец, который погружён в воду и к ветру почти не чувствителен.
Когда оставляем лодку, из осторожности, всегда идём строго на ветер. В случае аварии ветер сам принесёт нас обратно, нам останется только поймать лодку на ходу. Конечно, это на пятьдесят процентов ограничивает наши возможности исследований, но и оставшиеся пятьдесят процентов в этом мире без границ, это всё равно больше, чем можно пожелать.
А вечером пишем. Я вооружаюсь карандашом и пытаюсь описать: цвета, звуки, пустыню.
Но это труднее чем кажется. Перечитываю и мне никогда не нравится. Из под карандаша выходят только бледные образы, как через грязное стекло. Тогда закрываю глаза. Пытаюсь вспомнить ощущения и перенести их на бумагу, просто, так как чувствовал.
Спускаюсь в воду у внешнего края рифа, где колонии кораллов неожиданно обрываются в глубину. Лодка стоит вдалеке и я вижу только её мачты, возвышающиеся за коричневой песчаной косой. Берег всего в двухстах метрах. Оставляю тендер, который доставил меня сюда, долго и глубоко дышу и ныряю, плавно погружаясь ко дну. Спускаюсь на несколько метров, хватаюсь за валун и останавливаюсь задержав дыхание.
Море полно рыб. Увидев меня они сразу пускаются наутёк, но когда я останавливаюсь, останавливаются и они. Потом, убедившись в моей неподвижности, возвращаются. Сначала медленно, но с каждой секундой становятся всё более любопытными; расстояние сокращается, в то время как окружающая тишина наполняется ожиданием чего-то.
Мир кораллового рифа на самом деле не похож на тот, каким он видится на экране цветного телевизора. На первый взгляд он кажется идиллическим местом полным фантастических созданий, грациозно двигающихся между коралловых ветвей без всякой видимой цели, кроме как покрасоваться. На самом деле в этом мире господствует страх. И все эти цвета, которые нам кажутся такими красивыми, предназначены только для борьбы за выживание, которая не прекращается ни на секунду. Пёстрые ливреи служат для того, чтобы привлечь добычу или ввести в заблуждение агрессора или даже являются предупредительным сигналом, как в случае с рыбами — бабочками, которые спокойно держатся на виду, потому что вызывающими цветами своего тела и плавников, как условным кодом, предупреждают всех о своей ядовитости.
Под водой каждая щель скрывает какое-нибудь существо в засаде. Идеально закамуфлированные осьминоги осторожно высовываются из скальных трещин, собрав щупальца под телом и готовые наброситься на первое же существо, которое приблизится слишком близко. Мурены проводят целые дни карауля добычу. Их желтоватое тело скрыто в норе и только голова высовывается из отверстия. И даже разноцветные морские анемоны, что раскачиваются от течения как цветы на ветру, совсем не то, чем кажутся. Их стрекающие щупальца способны парализовать жертву простым прикосновением. И наконец есть крупные хищники, такие как барракуды, которые ходят стаями по несколько сотен и атакуют все одновременно, или огромные груперы у которых пасть больше человеческой головы и акулы, патрулирующие дно и всем своим видом показывающие, что им некого бояться.
В этом чужом нам мире, красивом и безжалостном, каждое существо проводит свою жизнь в шатком равновесии между охотой на более мелких животных и страхом быть съеденным более крупными.
Остаюсь неподвижным на дне, задержав дыхание, и через несколько десятков секунд меня уже окружают рыбы. Первыми, как всегда, появляются барракуды. Веретенообразное тело покрыто светлыми полосами, в приоткрытой пасти видны ряды острых зубов.