— Давай попробуем, должно быть в нём полно витаминов и минеральных солей.

— Откуда ты знаешь? — Спрашивает Лиззи.

— Ну, всегда так говорят. Как проросшая соя. Должно быть что-то вроде этого.

Тем временем вокруг лодки собралась стая платаксов. Первые дни их было мало, но со временем видимо новость распространилась вокруг и стая выросла. Привлекают их наши отбросы и они набрасываются на всё, что мы кидаем в воду: куски хлеба, недоеденный суп, остатки краба. Они даже стали собираться у борта каждый раз, как видят нас на палубе, прямо как куры, когда видят крестьянина выходящего на двор с кормом. Стоят и ждут, готовые броситься, как только что-нибудь упадёт в воду, и уплывают раздражённые, если случается бумага, банановая кожура или яичная скорлупа. Но что их буквально сводит с ума, так это выбросы нашего туалета, поэтому у меня пропало желание охотиться на них.

Туловище у них крупное, в форме ромба, высокий веерообразный спинной плавник делает их ещё больше. Высота рыбы с плавником более полуметра, и когда мы спускаемся под воду, чтобы поснимать их на телекамеру, даже побаиваемся. Я снимаю, а Лиззи, окруженная облаком рыб, высвобождает в воду хлебные крошки. Вид её маленькой фигурки, окружённой этими огромными рыбами, которые кажется порхают вокруг, впечатляет. Прекращаем съёмки только когда одна из рыбин в азарте кусает Лиззи за руку, оставив на запястье следы тонких, острых зубов.

15. Мишель

— Эй, иди сюда! Посмотри! Должно быть дом очень важной персоны.

Внушительное деревянное жилище, с приподнятой верандой на инкрустированных колоннах, с фонарём на крыше, из которого растёт гигантский папоротник, покрывающий всю её верхнюю часть.

Здесь, на атолле Salomon, есть старый бетонный мол, у которого мы оставили свой тендер, чтобы сойти на сушу. У основания мола английский флаг и плакат приветствуют наше прибытие в BIOT (British Indian Ocean Territory), британские владения в Индийском океане.

И флаг и плакат похожи на те, которые устанавливают на вершинах гор, их назначение только пометить территорию. Острова, кроме Diego Garcia, необитаемые. С другой стороны Diego Garcia, с военно-морской базой, кораблями и американскими солдатами в двухстах милях от остальных островов архипелага и здесь никто не контролирует, кто высаживается на этой английской территории, последней на востоке от Суэцкого канала.

Жители были выселены более двадцати пяти лет назад и растительность уже заполнила то, что люди отвоевали на протяжении веков. На берегу остатки каких то строений, видимо складов копры, дальше сеть мелких тропинок, ещё различимых, хоть и заросших густой зелёной травой, ведёт туда, где раньше были дома и жилые зоны посёлка Boddam.

Мы пошли по тропинке, которая казалась шире других и вот, на небольшой поляне появился этот деревянный дом.

— Зайди внутрь, разгони мышей.

С момента, как мы сошли на берег, я их видела великое множество. Возможно они попали сюда с каким-нибудь судном, вмести с бывшими обитателями, и остались. В отличии от людей, они не были депортированы и теперь являются истинными хозяевами островов.

— Путь свободен, иди сюда. Кажется будто люди ушли совсем недавно. — Доносится изнутри приглушённый голос Карло. Почти всё пространство в доме — одна большая комната. Что-то вроде стола, полочка со странными деревянными предметами, жестяная кружка висит на крючке на стене.

— Кто знает, за сколько времени их предупредили, что придётся уезжать. Я, когда собираюсь ехать, начинаю беспокоится за месяц.

— Я где-то читал, что кто-то даже объявил голодовку и оказывал пассивное сопротивление депортации.

— Скорее всего всё было напрасно.

Дальше вдоль тропинки стоят ещё дома. Они появляются внезапно, скрытые свивающими лианами, баньянами с воздушными корнями, цветущими кустами, гроздьями маленьких белых орхидей. В конце церковь. На плите с крестом надпись — 1935. Узкий высокий фронтон, как у церквушек в горах, из резного окна над дверью растёт дерево с большими листьями в форме сердца. Крыши нет, остались только стены и круглая апсида, приподнятая над полом. Слева ещё инкрустированная деревом колонна, которая возможно служила пюпитром. С обоих сторон по три окна разделённых центральной колонкой надвое. В некоторых ещё остатки витражей из синего, жёлтого, красного и белого стекла.

— Интересно, откуда они их привезли?

— Нам лучше вернуться, начинается дождь. — первая капля уже приземлилась мне на очки.

— Опять!

На Чагос мы уже четыре недели и каждый день идёт дождь. Иногда это тропический ливень, который за пол часа зальёт всё, а потом выходит солнце, другой раз непрерывная морось погружает лагуну в свинцово серую атмосферу. Хорошо, что старые склады копры построены из бетона и местами уцелела крыша.

Мы перевезли и разместили на острове всю нашу съёмочную аппаратуру. Сходим на берег рано утром, одеваем съёмочную одежду и обходим остров снимая. При первых признаках дождя, складываем всё в сумки и герметичные мешки и стараемся как можно быстрей добраться до нашего укрытия. Сохнем и ждём когда снова можно будет приняться за работу.

Но иногда дождь не прекращается часами, тогда складываем всё в старых складах и возвращаемся на лодку, ведь единственные воры, которые могут быть на островах — пальмовые крабы. Здесь никто на них не охотится и в каждой щели, в каждом дупле и за каждым камнем найдёшь одного из них.

Сегодня мы едва успели добежать от церкви, чтобы спрятать аппаратуру. Но это не тропический ливень, а мелкий нудный дождик, который, судя по всему не собирается скоро заканчиваться.

— Думаю сегодня уже ничего снять на получится. — Если уж стахановец Карло говорит такое, то я сразу соглашаюсь и, в свою очередь предлагаю:

— Я проголодалась. Уже почти полдень, пошли на обед к Мишелю.

— Ты что, хочешь отнять хлеб у детей?

— Да нет. Сегодня пойдём с ним на рыбалку, вечером приготовим спагетти и мы в расчёте.

Однако я промокла. Оставим здесь одежду.

Уже неделя, как мы поступаем таким образом. Обычно таких проблем не бывает, на острове мы одеваем только купальный костюм или максимум парео или футболки, но здесь мы снимаем материалы для фильма. Поэтому — длинные брюки, рубашка или тенниска, туфли, и для всех съёмок одежда одинаковая, чтобы не было трудностей при монтаже, когда может понадобиться соединить вместе два эпизода снятых в разные дни. Проблема состоит в том, что из за ежедневных дождей, мы никак не можем постирать одежду, которая постоянно мокнет под дождём или становится влажной от нашего пота и никогда полностью не высыхает. На отснятом материале она выглядит прилично, но на самом деле пахнет плесенью и одевать её становится очень неприятно.

Садимся в тендер и направляемся к единственной лодке, которая уже несколько дней составляет нам компанию в лагуне. Это большая двухмачтовая лодка зелёного цвета, с чем то вроде садовой беседки на палубе. Белая лодочка, привязанная у кормы, говорит о том, что семейство дома.

— Hallo, Michel, Dominique!

— Hallo, montez, montez… — зовут нас жестами из беседки.

Мы поднимаемся на борт и попадаем за обеденный стол со всем семейством. Блюдо дня — сырая рыба с кокосовым молоком и рисом.

Глаза у Мишеля голубые как море, светлые волосы подстриженные под пажа, придают лицу слегка инфантильное выражение плутоватого мальчишки. Разговаривая, он набивает самодельную трубку, которая в сравнении с его огромной фигурой кажется совсем крохотной. Сын, его портрет в миниатюре выглядывает из его объятий. Длинная белая майка — единственная одежда папы.

Доменик кажется старше, её лицо испещрено морщинами, видимо от многих лет проведённых на солнце. На скамье сидит ещё Матильда, старшая дочь, а на столе детский стульчик с младенцем нескольких месяцев от роду.

Мишелю всего сорок лет, выглядит он даже моложе, но его жизнь, как мешок Санта Клауса, полна всяческих историй.